Первоначально история предполагала, собственно, не повествование, а разыскание. Это старое слово как раз очень точно передает смысл исторического познания. Ты разыскиваешь и выстраиваешь знания о прошлом. Ты разыскиваешь, прежде всего, себя в этой бесконечной цепи поколений. И в итоге получается очень интересный результат.

   Дед рассказывал мне в детстве о том, что его дедушка был владельцем стекольного завода под Санкт-Петербургом. У него в старинном резном шкафу, подпирающем потолок и с трудом умещающемся в маленькой комнате коммунальной квартиры, среди покрытых пылью разнокалиберных рюмок и хрустальных бокалов хранилось несколько графинов, изготовленных на этом предприятии. В детстве я с любопытством рассматривать их. Там, внутри, переливаясь всеми цветами радуги, мерцали стеклянные фигурки диковинных птиц. Дед часто повторял: «Секрет изготовления подобной посуды забыт, так как старые мастера унесли его с собой в могилу».

   Прошли годы. Двадцать лет назад умер дедушка. Стали стираться из моей памяти и его рассказы о мифическом заводе. А недавно, перебирая семейный архив: фотографии и бумаги своих предков, наткнулся на запись о том, что это предприятие находилось рядом со станцией Сиверская. Взглянув на карту Ленинградской области, с удивлением обнаружил - станция по той же самой железнодорожной ветке, что и мой город Висагинас. Домашние меня отговаривали от поездки: «Прошло восемьдесят лет, там камня на камне не осталось». «Вот и привезу кирпич с родного пепелища», - отвечал я им и, купив билет, отправился в путешествие на свою историческую родину.

   В действительности оказалось, как в воду глядел. Дом моего прапрадеда, двухэтажный особняк, достопримечательность и украшение окрестных селений сгорел в 1998 году. Что же осталось!?

   Когда я оказался в небольшом рабочем посёлке Дружная горка, прежде всего, меня потрясло до глубины души совсем не то, что завод действительно есть и продолжает уже двести лет выпускать химико-лабораторную посуду и иную стеклянную продукцию более трёхсот наименований, а совсем иное.

   Практически каждый житель посёлка помнит имя моего прапрадеда. Стоило мне представиться, как меня повели на экскурсию по заводу, затем отправили к местному краеведу, с которой мы обошли все достопримечательности посёлка. Прогулялись по всем улицам, останавливаясь у каждой сохранившейся постройке тех времён, а их оказалось немало, несмотря на то, что все они деревянные. Умели наши предки и из дерева строить на века. Побывали на кладбище, на котором до сих пор одна сторона считается лютеранской, а другая – православной. В библиотеке, где собраны экспонаты небольшого местного музея, со стены меня, нерадивого потомка, долго с укором рассматривал портрет моего прапрадеда. «Где ж ты был столько лет непутёвый праправнук!?» - вопрошал его суровый взгляд.

   За несколько дней я выслушал столько добрых слов в адрес своего предка, умершего восемьдесят лет тому назад, что порой становилось просто неловко. Нашлись старушки, у матерей которых моя бабушка, будучи единственным врачом в округе, принимала роды. Одна бабулька девяносто одного года отроду, помнила то время, когда жив был ещё мой прапрадед. Её старшая сестра работала в хозяйском доме прислугой. Она сообщила несколько очень ценных подробностей о быте того времени. Даже вспомнила имя человека, который отвез на телеге в последний путь тело моего родственника в Санкт Петербург, чтобы захоронить его в семейном склепе на Смоленском кладбище.

   «Что же сделал мой прадед такого, коль его до сих пор вспоминают добрым словом?»- спросил я эту женщину. Вот её короткий рассказ.

   «Он был добр и справедлив к людям. При нём существовал порядок, люди имели хорошо оплачиваемую работу. Каждая семья жила в доме, состоящем из двух, трёх комнат с кухней и чердаком. Как сейчас помню, на всех окнах были занавески, по тем временам - роскошь. Всем работающим на заводе бесплатно доставлялись колотые дрова, а если те оказывались сучковатыми, то хозяин вправе был от них отказаться и потребовать новый воз. Все ходили по субботам в бесплатную заводскую баню. Для рабочих была построена лютеранская церковь, которая сохранилась и до нынешних дней. В выходные дни играл духовой оркестр из рабочих и служащих. Для развлечения молодёжи летом приглашался профессиональный оркестр из Санкт-Петербурга, приезжали артисты. В специально построенном летнем театре, состоявшем из малого и большого залов, ставили самодеятельные спектакли, в них участвовали как служащие завода, так и родственники хозяина, приезжавшие на лето».

   Население поселка, по словам старожилов, поначалу составляли выходцы из Германии, Польши, Эстонии, Финляндии и северных областей России. На заготовке дров, а затем торфа трудились даже китайцы. Одна старушка с улыбкой вспоминала, что последние не умели есть вилками и ложками, чем очень смешили местных ребятишек. Китайцы оказались непривычны к северному климату, многие из них умерли в первую зиму. Что удивительно, я встретил в посёлке несколько китайских лиц, правда, уже с примесью русской крови и местным выговором. Для русской провинции китаец и сегодня - редкость. Большинство немцев покинули посёлок в тридцатые годы, остальных выгнала война.

   Владелец завода терпеть не мог пьянства, поэтому рядом с баней, была построена «холодная». Оба строения сохранились до наших дней. Имена бражников в те времена писались мелом на доске перед кассой, где еженедельно выдавали жалование. Такая наглядная агитация действовала достаточно убедительно. Минимальная зарплата у мальчика – подмастерья была пять рублей. По тем временам на эти деньги можно было прокормить семью из пяти-шести человек. В администрации завода в те годы было всего семь сотрудников, а годовой оборот предприятия превышал миллион рублей, что позволяло «Дружной горке» быть лидером в России по производству тонкой химико-лабораторной посуды.

   В музее хранится фотография многочисленной крестьянской семьи на фоне только что срубленного дома. Мне рассказали такую историю. В близлежащем селе у крестьянина сгорело всё, хоть иди по миру, а на носу зима. Он обратился к владельцу завода Ивану Риттингу с просьбой дать кредит. Тот на этот раз не отказал, хотя в его правилах было не брать на работу местных жителей по причине их склонности к распространённой «русской» болезни. А долг крестьянин с членами своей семьи начал отрабатывать на заводе, да так на нём и остался. Из этой фамилии выросло целое поколение потомственных стеклодувов. Память об этом событии следующие поколения сохранили и принесли при мне в музей эту фотографию.

   Встретился я и с потомком одной из самых старых заводских династий, Михаилом Уткиным. Его предки поселились здесь почти с основания предприятия в 1801 году. Его дед одним из первых в Советском Союзе получил звание «Герой социалистического труда» в 1932 году. Медаль «Золотая звезда» была придумана позже, а первый орден выглядел совсем иначе и сегодня храниться в местном музее. Вот какую историю рассказал мне его внук.

   В 1919 году, когда завод национализировали, наступили голод и разруха. Вокруг шла война. Химическая посуда, конечно, никому не была нежна. Прислали из революционного Питера красного директора, который делами особо не занимался. Вскоре он заболел белой горячкой и умер. Рабочие пришли к восьмидесяти четырёх летнему бывшему владельцу завода Ивану Ефимовичу. Немощный старик с бакенбардами в стиле а, ля «Александр Третий», к тому времени уже разбитый параличом, сидел в кресле на крыльце своего дома, зябко кутаясь в клетчатый плед. Прислуга, ухаживающая за ним до последних минут его жизни, находилась тут же.

   «Иван Ефимович,- обратились рабочие к нему, сняв по привычке картузы, - завод стоит, скоро начнётся голод» Немного помолчав, как бы собираясь с силами, Риттинг отвечал: « Я вам теперь не хозяин, поэтому могу дать только совет. Сейчас лето, пусть молодые мужики с девками отправляются на заготовку дров и торфа. Бабы с детишками берут стеклянную посуду и идут торговать ей по окрестным сёлам. Мастера остаются на заводе и учат молодежь профессии стеклодува. Если готовой продукции скопиться много, то нужно её разбивать и дуть новую, чтобы ни один человек не сидел без дела. Не допускайте пьянства, тогда выживите».

   Так завод, благодаря советами бывшего владельца и управляемый рабочими продолжал действовать почти два года. Только в 1922 году предприятие получило госзаказ на изготовление лампочек. Был сохранён коллектив, никто из мастеров не покинул производства, не разворовано было и ценное оборудование. Кстати, станки для размётки химико-лабораторной посуды, сохранившиеся с тех времен, мне с гордостью демонстрировал начальник одного из цехов.

   Стоит сказать, что в 1896 году на Всероссийской Художественной и Промышленной выставке в Нижнем Новгороде завод получил право изображать на своих изделиях Государственный Герб России. На Международной выставке в Париже в 1900 году завод был удостоен золотой медали за выпуск новых стёкол для химико-лабораторной посуды. Хочу привести только одно высказывание Дмитрия Менделеева. «Студентом, я производил первые химические работы на стекле Вашего завода. Прошло более тридцати пяти лет, и другого стекла не приходилось брать. Качество стекла, форма и цены Ваших изделий совершенствовалось всё время и во многих отношениях превосходили изделия известных заграничных заводов. Ваша работа помогала нашей. Всё это заставляет меня выразить Вам глубокую благодарность, желание долгой и прочной деятельности вашему заводу и сожаление о том, что для удовлетворения других наших требованиё не появились в России ещё другие Риттинги». И сегодня завод сохраняет за собой 20% российского рынка химико-лабораторной посуды. Хотя сами работники говорят, что от былой славы уже почти ничего не осталось.

   Хочу сказать несколько слов о тех людях, благодаря которым я узнал историю завода. Вера Яковлевна Морошенко работала главой администрации посёлка, заведовала архивом предприятия. Как участник войны и краевед, возвратила имена девяти десятков без вести пропавших солдат, погибших в окрестностях посёлка в годы Великой Отечественной войны. Будучи на войне медсестрой, она была награждёна многими орденами и медалями. А недавно Вера Яковлевна стала Георгиевским кавалером. Ей был вручён серебряный крест второй степени с бриллиантом. «За честь и достоинство» сказано в наградном удостоверении. Благодаря её, за несколько часов я был представлен почти всему посёлку, смог встретиться с теми людьми, которые сообщили действительно интересную информацию. Уже несколько лет Вера Яковлевна пишет книгу о Дружной горка и его людях. И мне приятно осознавать, что я тоже внес небольшую лепту в этот подвижнический труд.

   Благодаря энтузиазму заведующей библиотеке Нине Евгеньевны Куликовой здесь создан краеведческий музей. Его экспозиции, оформлению, количеству экспонатов мог бы позавидовать и наш город, тоже имеющий замечательную историю.

   Людмила Геннадьевна Погодина, начальник отдела кадров завода, стала моим первым гидом по цехам предприятия. Варка стекла и изготовление из него на ваших глазах различных форм, сосудов, ёмкостей, поверьте на слово, потрясающее зрелище. Оказывается, секрет производства графинов с различными фигурками внутри сосуда не утрачен. И сам процесс создания стеклянного чуда был продемонстрирован мне в течение нескольких минут. Людмила Геннадьевна познакомила с архивными документами, посетовала, что меня не было на двухсотлетнем юбилее завода.

   Уезжал я из гостеприимной Дружной горки с двойственным чувством.

   С одной стороны меня переполняла гордость за своего предка, оставившего глубокий след не только в истории, а и в сердцах ныне живущих людей. Одна старушка просто разрыдалась, когда рассматривала альбом с фотографиями посёлка времён её молодости, хотя прапрадеда она никогда не видела и в разговоре упорно называла его «Рейтингом», но от людей слышала, что тот был большим человеком.

   С другой стороны, я, по существу, побывал на пепелище. Нет дома, сада, больницы, специально построенной И.Е.Риттингом для своей внучки, моей бабушки. Долго мне пришлось искать то место, где в саду, по рассказам старожилов был сооружён фонтан из белого мрамора. Так и не нашёл. Осталось только несколько старых деревьев от липовой аллеи, которая шла от дома через весь сад к лодочному причалу на берегу озера. Не сохранилось и следа от теплиц с пальмами, и, по воспоминаниям моего деда, тысячами гладиолусов, других цветов. Тут вызревали арбузы и дыни, несмотря на короткое питерское лето. А ведь в посёлке было ещё ремесленное училище, теннисный корт, кегельбан, по вечерам зажигались фонари на всего то тысячу жителей.

   Внук садовника, восьмидесятилетний старичок, показал мне площадку между двумя сохранившимися домами прислуги, где в первопрестольные праздники и в именины Ивана Ефимовича собирались жители, накрывались столы, устраивались танцы под музыку духового оркестра. А сегодня недалеко от этого места стоит облупленный памятник Вождю народов, бродят бомжи в поисках пустых бутылок.

   Вот так я побывал на своей исторической родине, побродил среди деревьев сада, посидел на берегу озера, где почти сто лет назад бегал ещё ребенком мой дед, и решил, что обязательно привезу на следующий год сюда своего сына: пусть увидит то, что осталось, и услышит рассказы тех, кто застал его предков.